Я учился в школе в десятом классе. Была весна, и тёплый

Я занимался в школе в десятом классе. Была весна, и тёплый апрель обнимал город своим белокипенным цветением и чудесным ароматом. Амба учебного года уже был не за горестями. Будто всегдашне весной к нам в школу навестили практикантов из филологических ВУКлич. Все они были ребята молодые, неискушенные, и наши железные и дрюченные учителя серьёзно грозились нам перстом с предупреждением о том, дабы глумлений и подколок не было. Ага мы собственно ничего такового и не учиняли, по крайней мере, наш класс. Мы, начиная с пятого класса, столь обвыкли к тому, что нас в гробе года обучает молодёжь в течении месяца, что глядели к новоиспеченным практикантам с почтением и вели себя важнецки. В тот год к нам в класс опамятовалась из института иноземных языков молодая барышня. Кликали её Милана(отчество, будто Олеговна). Это была возвышенная ладная брюнеточка с конфузливыми карими глазками, какие век взирали на нас сквозь небольшие очки в чёрной тоненькой оправе. Волосы её чёрного цвета, непроницаемые и долгие, до средины горбы почитай, век были заплетены в колосок или попросту сконцентрированы в роскошный пушистый хвост. Мордашка её с верными чертами было таковским смущённым и конфузливым, виделось, что она даже оскаляется с неким стыдом, и при шутке непристойного норова залпом бы вспыхнула. Мы даже и не кумекали подсмеиваться и язвить в её адрес. До того она была миленькая. Милана век вздевала белокипенную блузку с краткими рукавами, какая стягивала её тело и обливала, вырисовывая всякий извив. Две верхние пуговички на ней век были расстёгнуты, что позволяли чёрным кружевам её бюстгальтера вряд выглядывать наружу, словно на волю. Эти кружева видаемо были самыми безоблачными, потому что стягивали собой бюст третьего размера. Юбочку Милана вздевала всегдашне коротенькую, однако не больно, где-то десять сантиметров возвышеннее колен, век чёрного цвета и с разрезом до стегна с левой сторонки. Когда она сидела на стуле за учительским столом, накинув одну ножку на иную, разрез юбки увеличивался, и можно было разглядеть аппетитную ножку, обхваченные ажурными чулочками чёрного цвета. Мужская доля народонаселения нашего класса взирала на Милану с вожделением и пускала мусли, в фантазиях вытворяя с ней невообразимые вещи; бабская же доля глядела к ней с почтением, однако взирала с каплей презрения, инстинктивно ощущая в ней соперницу. Эти безголовые одноклассницы со своими тоненькими ножками и всего развивающимися мягкими крохотными грудями даже возле не стояли с нашей практиканткой, какая была лишь на лет семь или восемь их ветше. В котелке моей возник непристойный план. По английскому языку я был пятерочником и осведомил его важнецки. Любые задания щёлкал будто орешки, словом боготворил этот язык. С появлением Миланы я залпом же перестал заниматься, не выполнял задания, в контрольных и диктантах ладил преднамеренные оплошки, и при устных ответах деланно заблуждался, чем вытребовал собственно спад своих оценок долу. Все были удивлены. Будто же настолько?Пятерочник обернулся в еле живого троечника!На все спросы я упорно немотствовал и продолжал выступать свою роль, не отодвигаясь от запланированного плана. Собственный неуспеваемостью я вырвал наших учителей дать Милане директива – коротать со мной внеклассовые дела. Она с неохотой и нежеланием растрачивать со мной своё безвозбранное времена согласилась. Была суббота, уроков было капля, и школа безвременно запустела. Уже в четыре часа никого не было. Оставались всего несколько учителей, завуч, директор и…я с Миланой. Было уже четвёртое наше внеклассовое взять. Наш кабинет. Никого дудки кроме нас двоих. Безмолвие. Солнце, близящееся к заходу, пробивается в большущие окна и своим тёплым светом обливает парты, учительский стол, пустотел, доску. - Вручай ныне бойче закончим наше взять; мы с однокурсниками ввечеру идём в клуб, - пролепетала Милана и вытребовала меня к доске пересказывать какой-то рассказ. Я вышел, взялся повествовать кое-как, она сидела на столе спиной ко мне, взирала рассеяно в окно и будто не внимала меня. Я подошёл назади и взял её изнеженно за рамена. Она встрепенулась и опомнилась от своих раздумий, однако всего сделал это, будто мои тёплые пасть целовали уже и голубили её великолепную шейку. Милана попыталась самоустраниться и восстала со стола, прибрала мои десницы. Я захватил её побеспробуднее и придавил к себе. Обнял её тело настолько, что и десницы очутились в моих объятиях. С удвоенной насильно и нежностью взялся голубить её шейку и рамена, коротать языком за ушком. Милана уже не противилась и козыряла моим ласкам. Ей начинало нравиться это. Моя безвозбранная десница влезла к ней под юбку сквозь разрез и уже ощупывала мягкие кружевные трусики, какие начинали намокать. Пальчики проворно залезли за эту преграду и уже трогали влажную взбухшую розу. Милана издала негромкий, сдавленный, абсолютный вожделения стон и после него почувствовала, будто её юбочка задралась наверх. Ощущала, будто моё беспробудное возбуждение тёрлось об материал трусиков, будто эти самые трусики были спущены долу до колен, и затем пробивающееся тепло в своё влажное лоно. Я ощущал, будто её губки плотно сжимают моё вожделение и принимают в себя. Мы оба нагнулись к столу. Я бойко впрыскивал свою похоть в её принимающую долину вязкой лакомства. Максимально мертво пробивался вовнутрь и стоны Миланы становились гуще, однако неслышнее. Я вкушал аромат её волос и голубил груди; она козыряла без остатка. Ещё миг и я брызнул клейким извержением ей на трусики и чулки, а Милана, поводив пальчиком по своему бугорку, смочила его изобильным выделением. Мы оба стояли, нагнувшись и упираясь на стол, и бедственно дышали. В клуб Миланочке уже не хотелось! Sex-News.Ru Использование материала вероятно всего при присутствии прямодушный ссылки. ПОДЕЛИТЬСЯ СТАТЬЁЙ

Вернуться