Пугачева о Pussy Riot. Разгул вседозволенности под бирочкой «арт»!

Главный редактор «Коммерсантъ FM» Константин Эггерт побеседовал в рамках программы «Действующие лица» с Аллой Пугачевой.

— Я думаю, что такое наказание было выбрано, чтобы неповадно было другим. Бывают такие ситуации в жизни. А то ведь действительно распустились так все. Если раньше было общество, можно было обозвать одним словом нашу жизнь — дремучесть какая-то, да, то сейчас цинизм. Вот это страшнее даже дремучести.

Этот цинизм надо как-то убирать из нашей жизни, выдирать его, выкорчевывать. Но законом-то это не пропишешь: «не будь циником». У нас же вообще пионерский лагерь скоро будет: не курить, не пить, в казино не играть, матом не ругаться. Мы можем этот закон издать, но от этого люди лучше или чище не станут.

— Да.

— Не знаю, но я считаю, что с такими законами общество становится более инфантильным.

— Батька приказал, ну, шо делать, пойдем. Ведь главное, что болезнь-то остается. Ее только загоняют вовнутрь туда, понимаете, вовнутрь. Ее надо как-то лечить.

— Да никакого, понимаете. Клянусь вам, если бы это было талантливо и грандиозно, я бы сказала: слушайте, почему бы и не там?

— Почему нет? Ведь есть же примеры и на Западе, когда талантливо поют артисты, у них там спиричуэлс, свое все. Но это было настолько бездарно, глупо, вопиюще, нагло, просто лишь бы выпендриться. Я уже говорила о том, что просто дали бы 15 суток, хотя бы так. Потом я поняла, что, конечно, никак не остановить этих...

— Не остановить разгул, понимаете, разгул вседозволенности, который под бирочкой «арт». И вот этот ярлычок «мы — арт», мы будем голые трахаться в музее или еще что-то, мы же «арт». Я надену там гандон на голову, я же «арт».

— Это что мат, что ли?

— Так что пока не вышел такой закон, я и сказала. Я говорю, что вот этого я боюсь. Может быть, поэтому так достаточно сурово с девками-то и поступили.

— Я уже говорила, что по мне лучше поработали бы, и все.

— Да, два года это, конечно, сурово. Но я понимаю, почему.

— Неправда, неправда.

— Конечно, цинизм.

— За деньги? Вы мне дали денег для того, чтобы...

— Я свечку не держала, может, и денег дали. Я не знаю. Когда не знаю, я лучше не буду говорить.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Вы сначала сказали, Костя, что там они типа политическое что-то. Я сказала: нет, это не политическое.

— Нет, это не цинизм. Просто это видно. Я достаточно умная женщина, чтобы понять, что это не политика, это прикрытие своего разгула. Знаете, как раньше в детстве у нас: «А давай? — Ну, давай! — А че будет? — А че будет, то и будет!». Послушайте, какая политика?

— Чего хорошего-то, боже мой?

— Время такое, время фриков, время пузырей этих. Но я жду, когда все-таки появится талантливый человек. И не для каких-то политических выступлений, а просто талантливый. Я уже жду — не дождусь, когда что-то появится. Вот что у нас под политику подгоняют все, даже вот это просто разнузданное поведение, бездарное исполнение какой-то песни.

— Потому что сами...

— Ну, да. Дело в том, что такие у нас машины, что делать. Едут.

— Я считаю, конечно, что это очень сурово для девочек, вряд ли их это чему-то научит. Лучше бы они пользу какую-то принесли, поработали бы на общественных работах.

— Нет. Я не люблю письма такие.

— Их освободить?

— Понимаете, если бы было письмо составлено так, как мне нравится, я бы подписала. Когда мне аргументированно говорят, почему, за что и как, как это объяснить. Но таких писем не было, я не знаю. Мне не приносили.

— А бог его знает, я вообще не люблю эти все письма, потому что если уж писать, так всем миром. А так группа людей собирается.

— Нет, я пятая.

— Да.

— Пошла бы.